Неточные совпадения
— Ну, расспросите у него, вы увидите, что… [В рукописи четыре слова не разобрано.] Это всезнай, такой всезнай, какого вы нигде не найдете. Он мало того что знает, какую почву что
любит, знает, какое соседство для кого нужно, поблизости какого леса нужно сеять какой хлеб. У нас у всех земля трескается от засух, а у него нет. Он рассчитает, насколько нужно влажности, столько и
дерева разведет; у него все играет две-три роли: лес лесом, а полю удобренье от листьев да от тени. И это во всем так.
Хотя он и должен был вначале протираться в грязном обществе, но в душе всегда сохранял чистоту,
любил, чтобы в канцеляриях были столы из лакированного
дерева и все бы было благородно.
«Это под окном, должно быть, какой-нибудь сад, — подумал он, — шумят
деревья; как я не
люблю шум
деревьев ночью, в бурю и в темноту, скверное ощущение!» И он вспомнил, как, проходя давеча мимо Петровского парка, с отвращением даже подумал о нем.
— На сем месте я
люблю философствовать, глядя на захождение солнца: оно приличествует пустыннику. А там, подальше, я посадил несколько
деревьев, любимых Горацием. [Гораций Флакк Квинт (65–8 гг. до н. э.) — знаменитый римский поэт. В своих одах и посланиях воспевал наслаждения жизнью на лоне природы.]
Бог знает, удовольствовался ли бы поэт или мечтатель природой мирного уголка. Эти господа, как известно,
любят засматриваться на луну да слушать щелканье соловьев.
Любят они луну-кокетку, которая бы наряжалась в палевые облака да сквозила таинственно через ветви
дерев или сыпала снопы серебряных лучей в глаза своим поклонникам.
— И! нет, какой характер! Не глупа, училась хорошо, читает много книг и приодеться
любит. Поп-то не бедный: своя земля есть. Михайло Иваныч, помещик,
любит его, — у него там полная чаша! Хлеба, всякого добра — вволю; лошадей ему подарил, экипаж, даже
деревьями из оранжерей комнаты у него убирает. Поп умный, из молодых — только уж очень по-светски ведет себя: привык там в помещичьем кругу. Даже французские книжки читает и покуривает — это уж и не пристало бы к рясе…
— Опять на
деревья белье вешают! — гневно заметила она, обратясь к старосте. — Я велела веревку протянуть. Скажи слепой Агашке: это она все
любит на иву рубашки вешать! сокровище! Обломает ветки!..
Но если б еще только одно это: а она вполовину открыла ему, что
любит, что есть кто-то тут около, кем полна ее жизнь, и этот уголок, кем прекрасны эти
деревья, это небо, эта Волга.
«Не
любит прямой дороги!..» — думал Райский, глядя, как Марк прокрадывался через цветник, через сад и скрылся в чаще
деревьев, у самого обрыва.
Вообще японцы
любят утыкать свои холмы редкими
деревьями, отчего они походят также и на пасхальные куличи, утыканные фальшивыми розанами.
— О да, я сам был тогда еще молодой человек… Мне… ну да, мне было тогда сорок пять лет, а я только что сюда приехал. И мне стало тогда жаль мальчика, и я спросил себя: почему я не могу купить ему один фунт… Ну да, чего фунт? Я забыл, как это называется… фунт того, что дети очень
любят, как это — ну, как это… — замахал опять доктор руками, — это на
дереве растет, и его собирают и всем дарят…
Я, признаюсь, не слишком
люблю это
дерево — осину — с ее бледно-лиловым стволом и серо-зеленой металлической листвой, которую она вздымает как можно выше и дрожащим веером раскидывает на воздухе; не
люблю я вечное качанье ее круглых неопрятных листьев, неловко прицепленных к длинным стебелькам.
Но вообще я не
люблю этого
дерева и потому, не остановись в осиновой роще для отдыха, добрался до березового леска, угнездился под одним деревцем, у которого сучья начинались низко над землей и, следовательно, могли защитить меня от дождя, и, полюбовавшись окрестным видом, заснул тем безмятежным и кротким сном, который знаком одним охотникам.
Они не
любят лазать по
деревьям; быть может, препятствием этому служит их большой вес.
Я часы целые проводил в его комнате, докучал ему, притеснял его, шалил — он все выносил с добродушной улыбкой, вырезывал мне всякие чудеса из картонной бумаги, точил разные безделицы из
дерева (зато ведь как же я его и
любил).
Уремы другого рода образуются по рекам, которых нельзя причислить к рекам средней величины, потому что они гораздо меньше, но в то же. время быстры и многоводны; по рекам, протекающим не в бесплодных, песчаных, а в зеленых и цветущих берегах, по черноземному грунту, там редко встретишь вяз, дуб или осокорь, там растет березник, осинник и ольха; [Ольха самое чивое к росту
дерево; она
любит почву сырую и обыкновенно густо растет по берегам небольших речек и ручьев, если же грунт болотист, то покрывает и гористые скаты.
Хороша такая урема: огромные
деревья любят простор, растут не часто, под ними и около них, по размеру тени, нет молодых древесных побегов; и потому вся на виду величавая красота их.
Кора осины точно горька, но зайцы предпочтительно
любят глодать молодой осинник] и по наружному виду и по внутреннему достоинству считается последним из строевых
дерев.
Говорят, что и во всякое время рябчики очень
любят текущую воду и охотно слушают ее журчанье, сидя кругом на
деревьях.
Промахи же случаются оттого, что логово зайца почти всегда защищено: оно прикрыто сучками и прутьями (когда он лежит под срубленной вершиною, что очень
любит) или пеньками
дерев, завялой крупной травою, вообще каким-нибудь дрязгом, всегда находящимся в корнях кустов или в лесной чаще.
Голос витютина по-настоящему нельзя назвать воркованьем: в звуках его есть что-то унылое; они протяжны и более похожи на стон или завыванье, очень громкое и в то же время не противное, а приятное для слуха; оно слышно очень издалека, особенно по зарям и по ветру, и нередко открывает охотнику гнезда витютина, ибо он
любит, сидя на сучке ближайшего к гнезду
дерева, предпочтительно сухого, выражать свое счастие протяжным воркованьем или, что будет гораздо вернее, завываньем.
По утрам и вечерам летают они в поля на хлебные скирды и копны; особенно
любят гречу, называемую в Оренбургской губернии дикушей, и упорно продолжают посещать десятины, где она была посеяна, хотя греча давно обмолочена и остались только кучи соломы. В конце сентября
деревья начинают сильно облетать, и тетерева уже садятся на них по утрам и вечерам. Начинается осенняя охота.
Всякая птица держится около воды, а рябчики, как говорят охотники,
любят, сидя на
деревьях, дремать под тихое журчанье лесной речки, в которой завелись уже и кутема и пеструшка, и выпрыгивают по вечерним зарям на поверхность воды, ловя толкущихся на ней мошек и сумеречных бабочек.
Вальдшнепы сидят крепко и плотно таятся в корнях
дерев и кустов, в частых, мелких поростях, в крупной, высокой траве и очень
любят лесные сырые опушки около озимей и небольшие овражки с рытвинами и водоеминами, густо поросшие таловыми кустами и молодыми ольхами, особенно если по овражку бежит речка или ручеек, а по берегам есть родниковые паточинки.
Игрушки у нас были самые простые: небольшие гладкие шарики или кусочки
дерева, которые мы называли чурочками; я строил из них какие-то клетки, а моя подруга
любила разрушать их, махнув своей ручонкой.
…Всю ночь — какие-то крылья, и я хожу и закрываю голову руками от крыльев. А потом — стул. Но стул — не наш, теперешний, а древнего образца, из
дерева. Я перебираю ногами, как лошадь (правая передняя — и левая задняя, левая передняя — и правая задняя), стул подбегает к моей кровати, влезает на нее — и я
люблю деревянный стул: неудобно, больно.
Любовь? Да, вот еще! Он знает ее наизусть, да и потерял уже способность
любить. А услужливая память, как на смех, напоминала ему Наденьку, но не невинную, простодушную Наденьку — этого она никогда не напоминала — а непременно Наденьку-изменницу, со всею обстановкой, с
деревьями, с дорожкой, с цветами, и среди всего этот змеенок, с знакомой ему улыбкой, с краской неги и стыда… и все для другого, не для него!.. Он со стоном хватался за сердце.
Нет-с, просто-запросто этот вздох «напомнил ему ее первый вздох, тридцать семь лет назад», когда, «помнишь, в Германии, мы сидели под агатовым
деревом, и ты сказала мне: „“К чему
любить?
— А какое
дерево рыжик
любит? А как ты отличишь хорошую сыроежку от ядовитой? А какой гриб
любит папоротник?
Дети, как и взрослые, производили впечатление людей, которые поселились в этом месте временно, — они ничего не
любят тут, им ничего не жалко. Город был застроен тесно, но было много пустырей; почти везде на дворах густо росли сорные травы, ветер заносил в огороды их семена, гряды овощей приходилось полоть по два, по три раза; все плодовые
деревья в садах были покрыты лишаями, росли коряво, медленно и давали плохой урожай.
Они
любили вырывать с корнями молодые
деревья, омывать скамьи у ворот, разбивать скворешни меткими ударами камней, бросать в дома обывателей через окна тухлые яйца.
Вот он сидит в жарко натопленной комнате отца Виталия, перед ним огромный мужчина в парусиновом подряснике, с засученными по локоть рукавами, с долотом в руке, на полу стружки, обрубки
дерева; отец Виталий
любит ульи долбить — выдолбит за год штук десять и дарит их всем, кому надобно.
Вдоль улицы, налитой солнцем, сверкали стёкла открытых окон, яркие пятна расписных ставен; кое-где на
деревьях в палисадниках люди вывесили клетки с птицами; звонко пели щеглята, неумолчно трещали весёлые чижи; на окне у Базуновых задумчиво свистела зарянка — любимая птица Матвея: ему нравилось её скромное оперение, красная грудка и тонкие ножки, он
любил слушать её простую грустную песенку, птица эта заставляла его вспоминать о матери.
Наденька
любила дурачиться, как козочка, и пряталась за
деревьями...
Басов (опускаясь на сено). Я и опять сяду… Наслаждаться природой надо сидя… Природа, леса,
деревья… сено…
люблю природу! (Почему-то грустным голосом.) И людей
люблю…
Люблю мою бедную, огромную, нелепую страну… Россию мою! Все и всех я
люблю!.. У меня душа нежная, как персик! Яков, ты воспользуйся, это хорошее сравнение: душа нежная, как персик…
Я смотрел на Китаева, как на сказочного богатыря, и он меня очень
любил, обучал гимнастике, плаванию, лазанью по
деревьям и некоторым невиданным тогда приемам, происхождение которых я постиг десятки лет спустя, узнав тайны джиу-джитсу.
Места, где
деревья зелеными ветвями своими наклонились над водою, где гибкие кусты омывают длинные листья свои в прозрачных струях, тихо ропщущих от их прикосновения, благонадежны для уженья не очень раннего и не очень позднего: ибо в это время рыба, уже поднявшись со дна, ходит на умеренной глубине и очень
любит держаться около зелени листьев.
Несмотря на то, что пеструшка самая пугливая, сторожкая рыба и самая быстрая в своих движениях — ее ловят руками (также кутему и налимов), ибо она
любит втискиваться между корягами и корнями
дерев, залезать под камни и даже в норы. Я уже говорил о ловле всякой рыбы руками, которая в большом употреблении около Москвы.
Панауров
любил вкусно поесть,
любил хорошую сервировку, музыку за обедом, спичи, поклоны лакеев, которым небрежно бросал на чай по десяти и даже по двадцати пяти рублей; он участвовал всегда во всех подписках и лотереях, посылал знакомым именинницам букеты, покупал чашки, подстаканники, запонки, галстуки, трости, духи, мундштуки, трубки, собачек, попугаев, японские вещи, древности, ночные сорочки у него были шелковые, кровать из черного
дерева с перламутром, халат настоящий бухарский и т. п., и на все это ежедневно уходила, как сам он выражался, «прорва» денег.
— С моею фигурой, с положением моим в обществе оно, точно, неправдоподобно; но вы знаете — уже Шекспир сказал:"Есть многое на свете, друг Гонца, и так далее. Жизнь тоже шутить не
любит. Вот вам сравнение:
дерево стоит перед вами, и ветра нет; каким образом лист на нижней ветке прикоснется к листу на верхней ветке? Никоим образом. А поднялась буря, все перемешалось — и те два листа прикоснулись.
Кручинина. Ничего, иногда и поплакать хорошо; я теперь не часто плачу. Я еще вам благодарна, что вы вызвали во мне воспоминания о прошлом; в них много горького, но и в самой этой горечи есть приятное для меня. Я не бегу от воспоминаний, я их нарочно возбуждаю в себе; а что поплачу, это не беда: женщины
любят поплакать. Я вчера объезжала ваш город: он мало изменился; я много нашла знакомых зданий и даже
деревьев и многое припомнила из своей прежней жизни и хорошего и дурного.
— И я также не
люблю этих подстриженных
деревьев, — сказал Риславлев.
— Только, бога ради! не здесь, подле этих грустных, обезображенных лип. Пойдемте в рощу. Я
люблю отдыхать вот там, под этой густой черемухой. Не правда ли, — продолжала Полина, когда они, войдя в рощу, сели на дерновую скамью, — не правда ли, что здесь и дышишь свободнее? Посмотрите, как весело растут эти березы, как пушисты эти ракитовые кусты; с какою роскошью подымается этот высокой дуб! Он не боится, что придет садовник и сравняет его с другими
деревьями.
— Поэзия — язык богов. Я сам
люблю стихи. Но не в одних стихах поэзия: она разлита везде, она вокруг нас… Взгляните на эти
деревья, на это небо — отовсюду веет красотою и жизнью; а где красота и жизнь, там и поэзия.
Налюбовавшись досыта островом, оглядев каждое
дерево, перечитав все тетушкины надписи, насмотревшись на головлей и язей, гулявших или неподвижно стоявших в старице, отправились мы с Евсеичем на мельницу; но я забежал на Антошкины мостки, где часто уживал пескарей, и на кузницу, где я
любил смотреть, как прядали искры из-под молота, ковавшего раскаленное железо.
Вершинин. Что вы! Здесь такой здоровый, хороший, славянский климат. Лес, река… и здесь тоже березы. Милые, скромные березы, я
люблю их больше всех
деревьев. Хорошо здесь жить. Только странно, вокзал железной дороги в двадцати верстах… И никто не знает, почему это так.
У старушки Норк оставалось довольно ума и очень много сердца для того, чтобы
любить каждый листочек
дерева, выросшего из ее праматеринского лона, и между всеми этими веточками и листочками самым любимым листком старушки была опять-таки та же младшая внучка, Маничка Норк.
— Будут. Трёх царей да царицу пережил — нате-ко! У скольких хозяев жил, все примёрли, а я — жив! Вёрсты полотен наткал. Ты, Илья Васильев, настоящий, тебе долго жить. Ты — хозяин, ты дело
любишь, и оно тебя. Людей не обижаешь. Ты — нашего
дерева сук, — катай! Тебе удача — законная жена, а не любовница: побаловала да и нет её! Катай во всю силу. Будь здоров, брат, вот что! Будь здоров, говорю…
Жил он почти незаметно и, если его не звали вниз, — в комнаты не сходил. Шевырялся в саду, срезывая сухие сучья с
деревьев, черепахой ползал по земле, выпалывая сорные травы, сморщивался, подсыхал телом и говорил с людями тихо, точно рассказывая важные тайны. Церковь посещал неохотно, отговариваясь нездоровьем, дома молился мало и говорить о боге не
любил, упрямо уклоняясь от таких разговоров.
Я
люблю вот эту воду,
деревья, небо, я чувствую природу, она возбуждает во мне страсть, непреодолимое желание писать.